– Почему ты спрашиваешь?
– А почему не должна?
Лучше было поговорить о чем-нибудь, чем размышлять о собственных эмоциях относительно него. И она не могла встать и передвинуться, не показав ему, что его присутствие ее волнует, – а это был уже вопрос гордости.
– Ты хочешь, чтобы мы поженились, но мы ведь ничего не знаем друг о друге.
Впервые с момента ее приезда снова всплыла тема женитьбы. По молчаливому соглашению они предпочитали ее не поднимать.
Дамасо скрестил руки на груди, словно бы обдумывая ее вопрос. Движение заставило его мышцы заиграть, однако Мариса смотрела ему в глаза, не позволяя сбить себя с толку.
– Тоже от ножа.
– Не от того же самого? – Мариса нахмурилась.
– Нет. – Он явно не был настроен что-либо объяснять.
– Судя по всему, в юности ты часто попадал в неприятности.
– Суть в том, что я выходил из них невредимым, – покачал головой Дамасо.
Он пожал плечами в ответ на ее озадаченный взгляд, и Мариса сглотнула. Интересно, понимает ли он, как ей хочется забыть обо всем и прикоснуться к его обнаженной груди?
Конечно, понимает. Он наблюдал за ней как ястреб в поисках признаков слабости.
– Похоже, у тебя была непростая жизнь.
В его глазах мелькнуло нечто, чего она в них раньше не видела. Затем он немного наклонил голову:
– Можно и так сказать.
Он резко встал и протянул руку, чтобы помочь ей. Однако Мариса сделала вид, что этого не заметила, и встала самостоятельно. Она не хотела, чтобы он к ней прикасался. Она повернулась спиной, чтобы создать между ними какую-то дистанцию, и вдруг Дамасо спросил:
– А что у тебя за шрам сзади на шее?
Мариса вздрогнула. Сейчас он не мог его видеть – шрам прикрывали волосы. Значит, тоже запомнил. Она обернулась и посмотрела ему в глаза, и ее тело вновь зазвенело, а перед глазами замелькали воспоминания.
– Упала с брусьев. – Увидев его озадаченное лицо, Мариса объяснила: – В гимнастике есть упражнения на брусьях.
– Ты гимнастка? – Дамасо посмотрел на нее так, словно никогда раньше не видел.
– Уже нет. – Горечь прозвучала в ее голосе. – Теперь я уже слишком стара для соревнований.
Однако не в этом была причина того, что Мариса уже много лет не имела отношения к любимому спорту, даже в качестве тренера. Она думала, что давно примирилась с этим, поэтому внезапный всплеск сожалений застал ее врасплох. Возможно, беременность делает женщин сентиментальными?
Несмотря на недели отдыха и одиночества, Мариса все еще чувствовала, что с трудом справляется с эмоциями. Возможно, это плата за годы ношения маски.
– Я, пожалуй, пройдусь, – сказала Мариса и не удивилась, когда Дамасо пошел рядом, соизмеряя свой огромный шаг с ее.
Они молча шли по песку, и, несмотря на возбуждение, она чувствовала себя почти комфортно в его обществе – если бы только могла забыть о нем как о любовнике. Наконец они дошли до края пляжа, и тут раздумья, владевшие Марисой, выплеснулись наружу.
– Почему, Дамасо? – Она обернулась и наткнулась на его внимательный взгляд. – Почему ты хочешь вступить в брак? – Несмотря на то что в последнее время он не говорил об этом, идея по-прежнему давила на нее. – Ведь в наше время родителям ребенка вовсе не обязательно быть женатыми.
– Твои родители были женаты.
– Вот уж что совсем не аргумент. – Она даже не потрудилась скрыть горечь в голосе.
– Они не были счастливы?
Мариса пожала плечами и подняла с песка перламутрово-розовую ракушку.
– Нет. – Она вздохнула. Возможно, стоит ему рассказать, чтобы он понял. – Это был династический брак. Моя мать была красива, прекрасно воспитана, из хорошей семьи и богата, конечно. А отец не был особенно чувствительным человеком. Они не слишком хорошо подходили друг другу.
По крайней мере, насколько она могла судить по редким сохранившимся воспоминаниям и рассказам очевидцев. Ее мать давно умерла, так что Мариса плохо ее помнила.
– Но это ведь не значит, что вообще все браки обречены на провал.
– А твои родители были счастливы вместе?
Возможно, он вырос в теплой любящей семье.
Это отчасти объяснило бы его стремления.
Дамасо так долго смотрел на нее в молчании, что Мариса напряглась. Наконец он произнес:
– Я сомневаюсь.
– Разве ты не знаешь?
– Я не помню своих родителей.
– Ты сирота?
– Зачем столько эмоций. Я давно привык к этому. – Он наигранно улыбнулся.
– Но тогда почему?
– Потому что я хочу быть частью жизни своего сына. Или дочери. Я не собираюсь поддерживать ребенка издалека. Я хочу быть рядом.
Его лицо было непроницаемым.
Мариса поежилась. Он говорил так, словно ребенку был нужен только он, – а где же она в этой схеме?
– Ты не думаешь, что я буду хорошей матерью, так ведь? – Боль пронзила ее грудь. Ну конечно, с ее-то репутацией. – Ты все еще веришь прочитанному в газетах?
Допустим, она не была ангелом. Однако реальность, как обычно, не имела никакой связи с сенсационными историями из прессы – зачастую услышанными от людей, которые даже не были с ней знакомы.
Дамасо покачал головой:
– Я не сужу тебя, Мариса. Я просто хочу сказать, что не готов быть отцом на расстоянии.
Неужели он хочет этого ребенка, а не просто чувствует ответственность за него? Идея была привлекательна. Мариса вгляделась в его лицо, однако Дамасо не позволял ей увидеть настоящие эмоции за этой стальной маской.
Как можно доверять человеку, которого не знаешь?
– Как я мог бы просто уйти и оставить все заботы на твоих плечах?
Марисе очень нужна была поддержка. Однако чувство долга без любви ужасно. Именно так Кирилл относился к ней и Стефану, и это отравило их жизнь. От этого она собиралась защитить своего ребенка.