Принцесса с плохой репутацией - Страница 25

Он принялся нежно поглаживать ее волосы и порядком удивился, когда она и в самом деле заговорила:

– Это произошло, когда мне было пятнадцать. – Ее голос звучал твердо, однако немного приглушенно, словно ей не удавалось достаточно глубоко вздохнуть. – Конечно, раньше пресса тоже обращала на нас внимание. Это было неизбежно, особенно учитывая, что мы осиротели в десять лет. Как только мы появлялись на публике, начиналось безумие: о, посмотрите, бедные королевские сиротки! При этом никто особенно не интересовался, как на самом деле нам живется.

Дамасо слушал молча. Мариса медленно вздохнула:

– Мы со Стефаном с годами к этому привыкли. Однако в пятнадцать я участвовала в отборе в национальную гимнастическую сборную и снова оказалась в центре внимания – в первую очередь из-за того, что соревновалась с обычными девочками. А потом… кто-то подсунул им историю о том, что я каждую ночь развлекаюсь с новым кавалером, а при свете дня разыгрываю непорочную примадонну и задираю нос перед остальными.

– Кто это сделал?

– В смысле?

– Кто запустил эту утку?

Мариса подняла голову, и даже в темноте он увидел, как она пытливо всматривается в его лицо:

– Хочешь сказать, ты мне веришь?

– Конечно. – Ему как-то в голову не приходило, что она может солгать. Он слышал в ее голосе подавленные эмоции, все ее тело было напряжено. – Думаю, во время соревнований у тебя не было бы сил на ночные подвиги. А кроме того, ты совсем не высокомерна и ничуть не похожа на примадонну.

Конечно, Мариса могла вести себя как рафинированная аристократка, когда того требовали обстоятельства, но, например, на маршруте в джунглях она была открытой и дружелюбной абсолютно со всеми. А в резиденции на острове всегда тепло и сердечно общалась с прислугой.

Мариса подперла подбородок кулаком и посмотрела на него:

– Кроме Стефана и моего тренера, никто мне не верил. – Ее голос был спокойным, но теперь Дамасо знал, как много эмоций под этим кроется.

Он задумался, каково это – быть публично оклеветанной в столь раннем возрасте. Но, по крайней мере, ее поддерживал брат.

– А PR-служба твоего дяди? Они могли с этим что-то сделать?

– Удивительно, но у них ничего не получилось. Впрочем, мой дядюшка никогда не одобрял моей любви к гимнастике. Он считал, что это неподобающее занятие для особы королевских кровей. Ему не нравилось, что я предстаю перед публикой в трико, потная и растрепанная. И что соревнуюсь с обычными людьми.

– И он приказал своим людям не помогать тебе? – Дамасо нахмурился. Он знал, как тяжело приходится спортсменам – один из его немногих старых знакомых, который тоже выбился в люди, играл в бразильской сборной по футболу.

Мариса пожала плечами:

– Мне так и не удалось этого узнать. Но в конце концов комитет решил, что для всех будет лучше, если меня не будет в команде. Внимание прессы всех нервировало. Так что через неделю после того, как мне исполнилось шестнадцать, меня исключили.

Дамасо еле подавил желание обнять ее еще крепче. То, как безэмоционально она говорила, выдавало, что на самом деле она сильно переживает. У Дамасо защемило в груди.

– Довольно удачно для твоего дяди.

– Стефан тоже так говорил. Но мы так ничего и не смогли доказать.

Дамасо глядел в темноту, размышляя. Он вспомнил, как она ненавидит короля Бенгарского, как простые телефонные разговоры с ним отнимают у нее всю силу. Вспомнил, с какой горечью она сказала, что никто на самом деле не интересовался их жизнью. Могло ли быть, что ее дядя чужими руками запустил эти слухи?

– Ну, теперь все равно уже поздно об этом думать, – сказала Мариса с деланым равнодушием. – Иногда уже не важно, заслуженна репутация или нет. Она начинает жить собственной жизнью. – Мариса слегка поерзала, устраиваясь удобнее. – Ты бы удивился, если бы узнал, какой новый смысл может придать провокационный заголовок совершенно невинной фотографии.

– Ты не могла ничего сделать, да?

Мариса резко вырвала руку и села на постели к нему спиной. Она поправила одеяло, а затем некоторое время приводила в порядок волосы.

– Ну, я выжила, – произнесла она легким тоном. – Скандальная известность даже помогала обходить условности, когда мне этого хотелось – а хотелось часто. Да и вообще я научилась пользоваться ее плодами. Например, меня всегда приглашают на самые горячие вечеринки.

Дамасо приподнялся на локте, пытаясь прочесть выражение ее лица. Он предположил, что ее отстранение от него означало, что сейчас разговор пошел совсем серьезный.

Похоже было, что Мариса, как и он сам, не привыкла делиться переживаниями с другими людьми. Она была такой же сильной и независимой, хотя истории их жизни были вовсе не похожи. И она явно не хотела, чтобы он продвигался дальше.

Однако он желал знать все до конца.

– Но ты-то хотела большего. Ты однажды упоминала, что хотела работать, но не смогла из-за прессы.

Она замерла или ему показалось?

Мариса слабо пожала плечами:

– Все равно бы не вышло – я же ничего не умею.

Она подняла подбородок, напомнив ему о том утре, когда она в мгновение ока превратилась из сексуальной соблазнительницы в холодную принцессу. Сейчас это явно было проявлением защиты, так, может, и тогда тоже?

Мариса заговорила, отвлекая его от размышлений:

– У меня вовсе не академический склад ума. Я еле закончила университет. Я пригожусь разве что работодателю, которому нужен профессионал в реверансах или человек, способный часами говорить ни о чем с аристократами или дипломатами.

– Самоуничижение хуже гордыни. Стремишься опустить себя сама, пока кто-нибудь другой этого не сделал?